Ветеран Великой Отечественной Войны Губский Николай Иванович "Воспоминания о Великой Отечественной войне"

Родился в 1923 году в городе Тифлисе (Тбилиси), где мой отец служил в Красной Армии.
Через год после моего рождения отец был убит, и мать, взяв детей, двоих своих и одного приемного сына, уехала в Ашхабад, к моему деду.
Дед жил в Средней Азии еще со времен похода армии генерала Скобелева на покорение Туркестана, он служил в царской армии портным, и после семи лет службы осел в Ашхабаде, где вырастил пятерых детей.
Дед принял нас, но через какое-то время мать решила уехать с нами в Казахстан, в город Верный (ныне Алма-Ата), столицу семиреченского казачества. Пенсию за погибшего отца мы получали скудную, и мать пошла работать поваром в столовую Дома крестьянина, но заболела ревматизмом, и дальше работать уже не могла. Старшему брату пришлось с двенадцати лет трудиться, чтобы помочь матери.
Казаки прекрасно к нам относились, и свое детство и юность я вспоминаю с большим теплом. Город был интернациональным, в Алма-Ате вместе с русскими дружно казахи, татары, уйгуры, дунгане, узбеки.
Я закончил семь классов и поехал в Ашхабад, поступать в автодорожный техникум. Проучился там два года, и тут выяснилось, что в Алма-Атинском техникуме открылось отделение дорожно-мостового строительства (ДМС), и я перевелся туда, был зачислен сразу на 3-й курс.
Мы получили в техникуме великолепную профессиональную подготовку, достаточно сказать, что среди предметов, которые мы изучали, были: высшая математика, сопромат, теоретическая механика, и так далее.
Было и преподавание военного дела, из нас к концу учебы сделали готовых саперов, мы знали как наводить мосты, а студенты нашего факультета ДМС прекрасно знали взрывное дело.
Кроме того я имел значок "ворошиловского стрелка", хорошо знал ручной пулемет Дегтярева и к войне был полностью готов физически и морально.
Осенью 1940 года меня должны были забрать на службу в армию, но студентам 4-го курса дали отсрочку от призыва вплоть до защиты диплома.
Весной 1941 года мы уехали на преддипломную практику в Актюбинск, и там 17.6.1941 я должен был призваться в РККА. В военкомате, узнав, что мне осталось только сдать дипломный проект и получить диплом техника-строителя, сказали, чтобы я явился с вещами на отправку на службу 3/7/1941.
А через пять дней началась война.
Я получил диплом, явился в военкомат, где была сформирована группа из 25 человек, для отправки на учебу во Фрунзенское пехотное училище (ФПУ), меня назначили старшим этой группы, вручили проездные документы на всех и десятого июля мы сели в поезд.
Приехали в училище, и обомлели, подавляющее большинство курсантского набора состояло из наших алма-атинских ребят, выпускников школ и ВУЗов и студентов последних кусов институтов и техникумов.
Я встретил здесь многих своих товарищей и знакомых, и что интересно, что фрунзенских ребят, отобранных на учебу в военное училище, поголовно отправляли в Алма-Атинское стрелково-пулеметное училище (АСПУ), вот такая получилась "рокировка".
Я был зачислен в 3-й курсантский батальон, в 3-ую стрелковую роту. Все училище, а это почти 2500 курсантов, вывели в горы, в полевые лагеря, где мы день и ночь готовились к будущим боям. Почти еженощно нас поднимали по тревоге, и мы совершали марш-броски по горам. Своей амуниции на тебе килограмм двадцать с лишним, да еще на плече тащишь ящик с патронами, который весил 32 килограмма. Но ничего, приходилось держаться, зубы стиснешь и вперед...
Через две недели наши гимнастерки стали расползаться от соли, которой были пропитаны. У нас был прекрасный командир курсантского взвода, лейтенант Маркин, который относился к нам, к своим подчиненным, с большим уважением и не позволял себе никакого командирского хамства и спеси.
Запомнился еще начальник ФПУ полковник Ласкин, интеллигентный и порядочный человек. Наш курсантский набор был по своему особенным, молодые здоровые и грамотные ребята в возрасте 19-24 лет, многие с высшим или со средним специальным образованием.
В училище висел транспорант со словами полководца: "Не научившись повиноваться, не смей повелевать", и эту фразу я часто вспоминал в дальнейшем.
В октябре 1941 года все училище было выстроено на плацу учебного лагеря и нам объявили, что по приказу командования из нашего ФПУ будет сформирована стрелковая бригада, и мы отправляемся на фронт, на защиту столицы.
На фронт были отправлены только курсанты, а постоянный преподавательский и прочий состав остался в Киргизии. Так была сформирована 40-я особая стрелковая курсантская бригада.
Позже я узнал, что в октябре-ноябре сорок первого года в Средней Азии было сформировано несколько таких отдельных курсантских бригад и все они были брошены в бой под Москву. Мы осознавали какой груз ответственности лежит на наших плечах, и что в эти дни над нашей Родиной нависла смертельная угроза, и каждый из нас понимал, что лично должен сделать все возможное, чтобы не дать немцам захватить Москву.
Но никто из курсантов не выкрики вал лозунги или призывы и не говорил пафосные речи. Тогда было не до митингов. Внешне мы были спокойны. Я не могу назвать наше моральное состояние подавленным, скорее наоборот. Слишком многое было в том момент поставлено на карту, решалась судьба страны.
Правильно говорят - Родина или смерть.
Достаточно добавить одну деталь. Из Киргизии до Москвы мы ехали в эшелонах по "зеленой улице" всего за три с половиной дня. Мы высадились из вагонов на станции Павшино и пешим маршем дошли до Нахабино. Там в округе есть такое место - дедовская Фабрика, и в пятистах метрах от него находилась передовая.
Нас уже ждали отрытые траншеи в полный рост, готовые землянки, только что самое страшное, людей в них не было! Никого! Ни единого солдата...
Мы ничего не могли понять. Если бы у немцев были свободные боевые части, то они через этот "коридор", еще до нашего прибытия, прошли бы на столицу - как "нож в масло"...
Справа от нас находилась деревня Оленино, всего домов двадцать, но местные жители уже покинули эту деревушку.
Мы прибыли из Средней Азии на фронт в ботинках с обмотками, в пилотках и буденовках, в кургузых шинелях с курсантскими петлицами, а кругом уже лежал глубоки снег и как раз ударили морозы под сорок градусов. Винтовки и гранаты. На каждый взвод полагался один ручной пулемет Дегтярева. А автоматов мы тогда еще и в глаза не видали. Патронов выдали - кто сколько унесет. Артиллерии в бригаде не было. Вообще, оснащены мы были до смешного скудно. Во всем батальоне не было телефонной связи или рации, все приказы ротные отдавали через посыльных. В каждой роте сделали отделение связных из пяти человек - "ячейка управления" (и я тоже в него попал), так мы носились по траншеям, по передовой, передавая взводным лейтенантам приказы и распоряжения ротного командира.
В одном из выполнения задания я был тяжело ранен. Год пролежал в госпитале, перенес несколько операций. После госпиталя вернулся в свою часть для прохождения службы.
Вернулся в полк, в моей роте уже людей почти не оставалось . Кругом бойня страшная. Пошел на разрыв связи, стоит наша пушка. Весь расчет перебит. У орудия только раненый лейтенант. Меня увидел и кричит -"Солдат, иди сюда! Подавай снаряды!". Только зарядили - из леса выскочила группа немцев. Дали по ним осколочным. Куски тел полетели в стороны. Сбоку выехала фура, запряженная тяжеловесом. На фуре сидело человек восемь немцев. Лейтенант кричит - "Кидай противотанковую!". Под ногами ящик с гранатами стоял. Гранаты тяжелые. Схватил одну, побежал на встречу немцам, с трудом бросил. Граната упала прямо на лошадь. Конь вздыбился и рухнул на деревья. Все немцы были убиты или ранены. Смотрю на раненых немцев, и не знаю, что делать: добить их рука не поднималась...
Подбегает ко мне капитан, наверное, - командир батареи: "А, пехота! Иди, ищи своих!".
Я в ту минуту обиделся, вот артиллерист, даже спасибо не сказал...
А лейтенант тот был геройский парень, жаль фамилию его не спросил. Но кто тогда фамилии спрашивал...
С войны я пришел с двумя медалями "За Отвагу".
В 1946 году, меня вызвали в военкомат, и вручили орден Боевого Красного Знамени, разыскивавший меня с сорок четвертого года.
Я не за награды воевал, а за Родину. И за семью свою мстил.